Путешествие в чудетство - Михаил Яснов

Н. Заболоцкий был чутким и совестливым переводчиком[38] — вот и здесь он не только сохраняет все восемь строф оригинала, не только следует «малышовому» духу стихотворения, но даже появление и реакция персонажей необыкновенно точно, как в зеркале, повторены в переводе. Редкая удача! Известно, что Заболоцкий, по словам К. Чуковского, «обещал перевести» и другие стихи Л. Квитко для его книги «В гости», которая вышла в Детиздате в 1937 году, но работа эта, судя по всему, осталась неосуществлённой[39].

Впечатляет сравнение «Скрипки» в переводе Н. Заболоцкого с переводом М. Светлова, вошедшим, благодаря переизданиям, в литературный обиход. Светлов (а уж он-то знал язык оригинала!) куда свободнее интерпретирует текст Квитко, вплоть до того, что приписывает ему восемь собственных строчек в конце стихотворения — строчки замечательные, но они превращают эту чуть ли не фольклорную песенку в детскую философскую лирику:

Не сломал, не выпачкал,Бережно несу,Маленькую скрипочкуСпрячу я в лесу.

На высоком дереве,Посреди ветвейТихо дремлет музыкаВ скрипочке моей.[40]

Во всяком случае, те, давние, «чижовские» переводы Хармса и Заболоцкого из Льва Квитко заслуживают того, чтобы и сегодня их помнили и издавали в детских сборниках.

И позднее традиции, заложенные Маршаком и Чуковским, были подхвачены ленинградскими переводчиками детской поэзии. Начиная с 50-х годов (в середине которых в Детгизе была создана специальная редакция иностранной литературы), стала расширяться и география переводов, и репертуар произведений, а ряды детских переводчиков пополнились новыми именами.

Особую ленинградскую страницу английской поэзии для детей представляют имена Игнатия Ивановского и Нонны Слепаковой.

«Баллады о Робин Гуде» (1963), «Три лесных стрелка» (1972), «Дерево свободы» (1976) — английские и шотландские народные баллады вошли в детское чтение с лёгкой — действительно, лёгкой, то есть искусной и точной, — руки Игнатия Михайловича Ивановского.

Игнатий Ивановский не изобретал велосипедов, но преумножал традицию.

Мы знаем, что любое поэтическое явление становится школой и методом отношений с миром только при многократном повторении сформулированных приёмов; школа — это множественность. Как переводчик англоязычной поэзии Ивановский, конечно же, из маршаковской плеяды — и тем значительней его работа: он довёл до совершенства перевод английского балладного стиха не единичными, пусть и весьма удачными, пробами, но работая над целыми книгами.

Собранные впоследствии в образцовом томе («Воды Клайда», 1987), эти переводы дают представление не только о сюжетах, но о самом строе народных баллад, о той специфической, «романтизированной» речи героев, которая (и это в своё время показал и доказал Маршак) как с молоком матери впитывается с естественным, правильно артикулированным, живым стихом:

— Скажи, Рейнольд Зелёный Лист,Что делал ты в лесу? —Искал тебя, мой господин,Я весть тебе несу.

Там, за ручьём, олень-вожак,Невиданный олень —Зелёный с ног до головы,Как роща в майский день!

— Клянусь душой, — сказал шериф, —Оленя погляжу.— А я, — сказал Малютка Джон, —Дорогу покажу.

Лёгкость балладного стиха оттого и лёгкость, что в нём в удивительном сплаве соединены литературный сюжет и просторечный говорок, краткость описаний и богатство возможных ассоциаций. При переводе всё это представляет многократно умноженные трудности, из которых не так-то просто выйти с честью и «поэтическим» достоинством.

Баллады в переводах Игнатия Ивановского дают нам возможность говорить о свежем поэтическом впечатлении, которое остаётся в душе юного читателя. Я познакомился с этими стихами в юности и хорошо помню собственное «отроческое ликование», вызванное пружинистыми, афористичными строками:

Пустился Робин наутёкИ видит ветхий дом,А в нём старуха у окнаСидит с веретеном.

— Откуда взялся ты, стрелок,И как тебя зовут?— Моё жильё — Шервудский лес.А имя — Робин Гуд.

Епископ гонится за мной,Мы старые враги.Помочь не можешь, так прощай,А можешь — помоги.

Старуха Робину в ответ:— Коль ты и вправду ты,Прими подмогу, Робин Гуд,От нашей нищеты…

Несколько позже, в середине 80-х годов, я услышал переводы стихов Алана Александра Милна — поэт Нонна Слепакова читала их на одном из собраний детской секции в нашем Доме писателя. С тех пор ушли от нас и тот давний Дом писателя, сгоревший в одночасье два десятилетия назад, и Нонна Слепакова, а её переводы остались — прежде всего потому, что была в своё время, в 1987 году, выпущена издательством «Детская литература» превосходная книга с прекрасными рисунками Б. Калаушина. Называлась она «Я был однажды в доме», и в неё вошло немало поэтических переложений из Милна, с любовью и талантом собранных и переведённых Слепаковой:

Джон носитБоль-шущийПрорезиненныйПортфель,Джон носитБоль-шущийПрорезиненныйКолпак,Джон ходитВ боль-шущемПрорезиненном Плаще.«Так вот, —Молвил Джонни, —Вот такИ вообще!»

В этих переложениях очень важны скрытые ремарки переводчика — нам всё время подсказывают, как следует читать стихи: где сделать паузу, где разбить слово пополам, где, как по ступенькам, съехать вниз по строчкам, а где с особым ударением прочитать выделенные большими буквами слова и фразы:

Посередине лестницы,Посередине ровно,Ступенька есть волшебная,Ступенька зачарованная.

Посередине лестницыЯ сяду на ступеньку,И думать про ступенькуНачну я помаленьку:

«Я     на полпути          до верха!Я     на полдороге          вниз!Ни на улице — ни дома,Словно в воздухе повис!Не могу найти ответа —Помогите мне в беде!ГДЕ ЖЕ Я?     Наверно, ГДЕ-ТО?Или ГДЕ-НИБУДЬ НИГДЕ?»

Стихи Милна не раз переводились (вспомним, например, и Бориса Заходера, и появившиеся впоследствии блестящие переводы Марины Бородицкой и Григория Кружкова), но работа Нонны Слепаковой занимает, как мне кажется, особое место в этой «милниане». Мы угадываем и знакомую ритмику английского стиха, и поэтические аллюзии на весёлые и остроумные народные песенки, — и в то же время собственный авторский голос Н. Слепаковой присутствует в этих строчках на равных с голосом английского поэта.